— Что с тобой, милый? — спрашивала она иногда, чувствуя его внутреннее смятение.
— Все хорошо, — по инерции отвечал он.
Как-то, вернувшись с прогулки, Фрэнк включил радио. Метеослужба сообщала о надвигающейся сильной грозе. Джейн пошла на кухню, чтобы приготовить горячий шоколад, а Фрэнк принялся разжигать камин.
— …Вновь охвачено гражданской войной. Две деревни опустошены и уничтожены бандой, возглавляемой бывшим полковником Агуэйру Рамиро. По сведениям, полученным из надежных источников, власти намерены принять срочные меры.
Фрэнк выключил приемник и присел на корточки, держа спичку дрожащими пальцами. Подняв голову, он увидел Джейн, стоящую в дверях: щеки ее побледнели, глаза расширились от страха. Она вопросительно смотрела на возлюбленного.
Страсть его была такой же бурной и стремительной, как бушующая за окном гроза. Сегодня он обладал ее прекрасным чувственным телом так, как тогда, в далекую первую ночь их близости: настойчиво, агрессивно, эгоистично — ему хотелось избавиться от мучительных сомнений, грозно нависших над его счастьем, над судьбой из обоих. И еще — ему хотелось, чтобы из янтарных глаз ушло выражение мольбы и страха, поселившееся в них после сообщения по радио.
Весь день Фрэнк пытался вести себя так, словно ничего не изменилось, но он знал: пробил час мести. Однако теперь у него есть Джейн, и впервые в жизни Фрэнк усомнился в правильности своих убеждений, которые до этого считал незыблемыми.
На следующее утро пришла шифрованная телеграмма от Жозе Орланду: «Дождь прошел». Последние колебания Фрэнка рассеялись. Преувеличенной суматохой он пытался заглушить боль расставания.
Джейн в полной безопасности, утешал он себя. Она здорова и может жить в этом домике до тех пор, пока не захочет встретиться со своим отцом. Уильям ясно дал понять, что Мартин ждет не дождется свидания с дочерью. Джейн еще не беременна, и это к лучшему. С ней все будет хорошо, а он обязан выполнить свою клятву. Воины всегда покидали своих женщин во имя долга. Так и он, верный своему слову, должен покончить с Рамиро и воздать должное бескорыстному и преданному другу — Жозе Орланду.
И все-таки на душе у Фрэнка было неспокойно. Как он мог решиться, пусть на время, оставить Джейн?
Она же без слов поняла, куда и зачем он собрался.
— Ты опять возвращаешься туда? — спросила Джейн, устремив ошеломленный взгляд на кобуру. — Я не могу в это поверить.
— Да, — просто ответил Фрэнк, — я должен. Пойми и прости, дорогая.
Она не откликнулась, продолжая сверлить взглядом ненавистную кобуру.
— Джейн, мысль о возмездии была единственной опорой, которая помогала мне выжить в тропиках. Я вытерпел все муки, потому что знал: придет день — и Рамиро заплатит за все.
— Я понимаю, — почти неслышно сказала она. — Я ведь тоже ненавижу его за то, что он сделал с тобой. Но ведь его уже преследуют правительственные войска. Он получит то, чего заслуживает. Предоставь это им. Не давай ему еще одного шанса заполучить тебя и уничтожить!
— Я и не дам ему этого шанса. Если Рамиро сдастся, я передам его Жозе. Но я должен это сделать, Джейн! Ты можешь это понять?
— Я могу понять только одно, — холодно возразила она, — если он не сдастся, а так скорее всего и будет, тебе придется убить его. Или он убьет тебя. Этого ты хочешь?
Нет! — кричала каждая частица его сердца. Фрэнк никогда не думал о смерти, когда шел на риск. Но сейчас, узнав, какой прекрасной может быть жизнь, он понял, что ему хочется жить, и, как бы отметая последние сомнения, он снова заговорил:
— Мне необходимо ехать, Джейн. Кроме мести у меня есть еще долг. Если бы не Жозе, я бы умер. Он нашел меня полуживым, когда я уже не надеялся ни на что. Жозе сорвал правительственную операцию захвата Рамиро ради того, чтобы спасти мне жизнь. Он вызвал вертолет, чтобы доставить меня в госпиталь, тем самым обнаружив себя, и Рамиро исчез. Я обязан Жозе до конца своих дней, Джейн. Обязан своей жизнью и нашим счастьем.
— Долг благодарности я могу понять. — Фрэнк видел, с каким трудом дается ей каждое слово. — Способность быть благодарным делает тебя тем честным и мужественным человеком, которого я люблю. И все же я не смогу чувствовать себя счастливой оттого, что ты даешь шанс какому-то сумасшедшему убить тебя, — вновь повторила Джейн и, накинув халат, вышла из комнаты.
Отъезд Фрэнка не удивил Джейн. Казалось, уже ничто не может ни удивить ее, ни испугать. Она уже давно не чувствовала себя такой опустошенной. Возвращение Фрэнка воскресило ее к жизни, помогло смириться с потерей ребенка. Но теперь в ее сердце опять образовалась такая зияющая пустота, что она ощущала себя не живым человеком, а мумией.
Как и тогда, на нее навалились сомнения. Джейн казалось, что вера в любовь Фрэнка — самое большое ее заблуждение. Он просто хотел ее, не испытывая настоящего чувства. Возможно, он искренне беспокоился о ней, но лишь потому, что она потеряла ребенка, который был и его ребенком.
Конечно, он упорно искал ее, этого отрицать нельзя. Но разве это любовь? Он человек ответственный и, зная, что она беременна, счел необходимым о ней позаботиться. А теперь, когда ребенка не стало, он оставался с ней до тех пор, пока не исчезло чувство вины. Такую версию случившегося, похожую на отражение в кривом зеркале, Джейн сочинила в порыве отчаяния и — уверовала в нее.
Шли дни, но для Джейн время остановилось. Она часами сидела на веранде в ожидании… чего? Она не знала или не хотела знать.
Однажды Джейн услышала шум приближающегося автомобиля. Но ее сердце не дрогнуло: она по звуку угадала, что это не джип. Когда серебристый спортивный автомобиль Уильяма Ренкли остановился на гравиевой дорожке, Джейн не шелохнулась. Уильям, сразу почувствовав неладное, поспешил к племяннице.